"Лед и придурь". 7-й день, около полудня.

Растрепанный город гудит ежедневной жизнью, бибикают автомобили, снуют прохожие, за столиками в кафе поглощают свои бизнесc-ланчи бизнесc-дамы и бизнесc-джентельмены. А на крыше одной из высоток происходит встреча двух тех, кто некогда стоял по одну линю фронта.

Пристально всматриваясь в худую угловатую фигуру предателя, капитан шестого отряда пытался прочитать, какие же мысли скрываются под этой маской наигранной приветливости, псевдодружелюбия и завуалированного хамства, прикрытого обманчивой улыбкой. Улыбка… Казалось бы, именно она должна обезоруживать и располагать собеседника к общению, заставлять идти на контакт. Но нет. Улыбка Ичимару Гина была особенная. Лисья. От нее оставался неприятный осадок и на душе скребли кошки. От нее мутило и бросало в дрожь. Лживая натянутая улыбка, ни на минуту не сходящая с лица, как будто и не существует других эмоций, чувств. Как будто этот человек родился с уже заданной притворной мимикой. Улыбка, не выражающая ничего и все одновременно. Одна и та же улыбка на все случаи жизни. Даже сейчас, когда заговор трех капитанов был обнаружен и их тайна раскрыта, когда уже можно не прятать своих истинных намерений, рот Ичимару по-прежнему кривился в лицемерной усмешке.
Какие чувства испытывал Кучики Бьякуя к этому человеку? «Наверно, никаких», - сказал бы каждый, кто хоть немного знал капитана шестого отряда. Сказал бы и жестоко ошибся. Кучики ненавидел его, ненавидел так сильно, как только можно ненавидеть. За то, что вот уже который час он ждет его на этой крыше, за эту мерзкую улыбку и наглое выражение лица. Именно с таким же выражением недавно Гин чуть не убил его сестру, заставил драться с собственным лейтенантом и ранил в сердце самого Бьякую.
Капитан стоял неподвижно. Казалось, он даже не дышит. Это ему не нужно. Не сейчас. Он был полностью сосредоточен и сконцентрирован на своем противнике. И если бы не порывы ветра, которые путали его черные волосы и развивали белоснежное хаори, то могло показаться, что это не человек вовсе, а каменная статуя.
- Ты опоздал, Ичимару…

Уэко Мундо - мир холодных белых стен, мусора по углам и постоянного сквозняка. Гин ежился, кутался в неудобную(до сих пор) одежку, подгибал пальцы на ногах, благо, ботинки позволяли - и мерз. Безбожно и по принуждению.
Недолгая аудиенция у Айзена прошла как всегда: лекий полушепот Владыки, на удивление, почему-то не отдающий эхом от высокого потолка, да собственные мурлыкающие ответы: "Хай, Владыка-сама, хай. Ха-а-аюшки..."
Разрешение на открытие гарганты Гину не требовалось, поэтому он, не торопясь и не откланиваясь, выскользнул из центрального зала, нахально улыбнулся в лицо Кварты и, захватив Шинсо, открыл ворота в Генсей.
Каракура встретила послегрозовым ветром.
Гин на секунду приоткрыл глаза, довольно впустил в легкие холодный воздух и медленно спустился на крышу. Там уже стоял капитан шестого отряда - его нежная, чувственная реяцу переливалась затаенной силой. Что, что, а синигами, большую часть времени проводивший с закрытыми глазами, умел чувствовать реяцу как никто другой.
"Интересно, - думал иногда Гин. - А как по-настоящему слепой Тоусен воспринимает чужую духовную силу?" Пару раз в голову приходила идея выколоть себе глаза, чтобы - через пару десятков лет, не меньше, - научиться "видеть" реяцу так же, как экс-капитан девятого. Но Ичимару, хоть и склонен был по природе к экспериментам, себя калечить не хотел.
- Охайоушки, рокубантай тайчо~о, - в привычной манере поздоровался Ичимару. - Хотя что это я... по званиям-то? Я теперича человечек гражданский, могу и без чинов, Кучики-до-о-оно, нэ?
Конечно, можно было бы и зарваться окончательно. Например, назвать пафосного капитанчика "Бяк-чаном", но свой банкай Бьякуя не прятал и, при необходимости, не стеснялся применять. Гину вполне хватало наблюдать за розовым безобразием издалека. Испытывать же на себе не хотелось.
- Как поживает сотайчо? Бороду повы-ы-ыдергал, наверное, с таких-то страхов? - Гин улыбнулся еще шире и тут же без подготовки перешел "к делу". - Слухи ходят, что в подвалах второго отряда, в темнице сырой, сидит арранкарушка горемычный. Айзен-сама места себе не находит от беспокойства за здоровье Сексты, думает - как же там Гриммушко, да без ча-а-ая... Надо бы вернуть кошечку дырявую на место. А то Зараки взял, что криво лежало, да унес без спросу.
Гин покачал головой.
- Ай-ай-ай, нехорошо, нэ?

Бьякуя медленно и очень внимательно рассматривал силуэт прибывшего экс-тайчо третьего отряда. Осторожно, незаметно, не показывая со своей стороны никакой заинтересованности. В голове моментально пронеслась мысль: «Похоже он похудел еще больше… И его рейацу… У нее появился привкус легкого тления… Возможно ли такое, что он жалеет? Что хочет вернуться?... Не имеет значения».
- Слухи, Ичимару, - произнес капитан, смерив Гина ледяным высокомерным взглядом, - распускают те, у кого много свободного времени. Я же таковым не располагаю. У меня приказ проводить тебя до казарм второго отряда. Лично мне твое общество неприятно, впрочем, как и тебе моё. Так что давай избавимся друг от друга как можно быстрее…, - Бьякуя замолчал, как будто что-то припоминая, - а что до бороды главнокомандующего, то тебе не стоит беспокоиться. Скорее у тебя она вырастет, чем у него выпадет.
Кучики поднял руку и изящным жестом узкой ладони, одетой в белую атласную перчатку, открыл ворота в Общество Душ. Ему показалось, что в этот момент улыбка Ичимару дрогнула, а на лице выразилось нетерпение. Где-то там, за этими воротами, было что-то важное, до боли знакомое, родное и уже безвозвратно утерянное. Бьякуя отошел от прохода, сделав несколько шагов назад, тем самым приглашая Гина пойти первым.
- Надеюсь, ты не забыл еще дорогу…